Он всегда был где-то еще, всегда хоть на шаг, но опережал меня. Конечно, глупо было тратить столько времени на его поиски, но как раз времени-то у меня было хоть отбавляй. К сожалению, пространства было еще больше.
Западный Арсеньева был похож снизу на крошечный провал в сплошной каменной стене. Вверх вела широкая каменная осыпь, ровная по здешним меркам, но для восхождения непростая: приходилось пробираться среди метровых и более валунов. С середины склона начался снежник, глаза болели от его сияния. Ноги ныли, но впереди, едва различимая, карабкалась вверх черная точка, и я заставлял себя идти вперед.
Я думаю, Кутузов знал о том, что я ищу с ним встречи. Не мог не знать. Впервые я подошел к нему так близко, нас разделяло не более полутора часов подъема.
Черная точка вошла в пролом перевала, задержалась на мгновенье на фоне ослепительного белесого неба. По всем законам, наверху он должен был устроить привал – спуск предстоял не менее трудный, чем подьем, к тому же я не знал человека, который мог бы начать спуск, не насладившись видом, который открывался с южной стороны перевала. Как бы ни торопился Кутузов, я знал, что исключением он не станет. Впрочем, может, я и ошибался: я не понимал, почему он так упорно избегает встречи со мной.
Я подходил все ближе. Когда до перевала оставалось не более ста шагов, я услышал звук флейты. Мелодия неслась с той стороны каменного прохода, она была прекрасна, как сам этот перевал, как небо, как силуэт скальной гряды слева, и все же еще прекраснее. Я невольно ускорил шаг. Неужели он приветствовал меня? Если так, это было чудесное приветствие.
Каменный коридор образовывал небольшое расширение, здесь, защищенный от ветра, курился уютный костерок. Флейта неслась с той стороны площадки. Я завернул за выступ. Небольшая коренастая фигурка сидела спиной ко мне, свесив ноги вниз. Порыв ветра заставил меня прикрыть лицо капюшоном. Ветер подхватил звуки и понес их вдоль каменных стен, вверх, в небо, к солнечному сиянию. Горы вернули их, но сам источник пропал, будто растворился в порыве ветра. Там, где только что на фоне неба рисовалась фигурка, было пусто. Кутузов опять исчез.