-- И все-таки это нечестно, -- говорил Двойник, и Кутузов угрюмо кивал. Разговор выходил тяжелый, как похмелье. – Ты знаешь, чего бы мне больше всего сейчас хотелось?
Кутузов поднял глаза. Он сидел на койке, треугольником расперев руки в края и подняв плечи. Двойник расхаживал перед ним по комнате, к стенам которой волнами подбирался белесый туман.
-- Исчезнуть. Перестать быть. Не знаю, что ты там себе думаешь, но могу догадаться: ты думаешь, ну так исчезай и дело с концом. (Кутузов испуганно замотал головой, но осекся) Так вот, -- продолжил Двойник. – Это не будет смертью, ты это знаешь. Но мне все равно больно...
Двойник перевел взгляд в окно. В голубом небе чертила дугу какая-то птица.
-- И знаешь еще что? Мне кажется, что чем яснее для человека поставленная перед ним в жизни цель, тем труднее ему существовать. Детям проще всего – они вообще ничего не знают, и даже не задумываются. Зато взрослые напускают туману, становятся фанатиками неизвестно чего... Придумывают себе богов, только чтоб не искать эту цель самим... Другие истязают себя аскетизмом или, наоборот, тонут в пороке – короче, подчиняют себя чему-то второстепенному, лишь бы поменьше знать о главном. Ты хотел быть честным, так что мне было известно с самого начала, зачем я существую. И я ее выполнил, эту свою цель... Это-то как раз было несложно... Но что потом? Для того, чтобы идти в гору, человек должен знать, что будут еще вершины за этой, на которую он сейчас карабкается. Так?
Кутузов молчал. Ему внезапно стало трудно дышать, и он сглотнул.
-- Я понимаю. Знаешь, у меня ведь тоже есть цель, для которой меня придумали. Я должен своим примером оправдать перед НИМ ЕГО же собственное бездействие. Он хочет понять, что есть в мире ценного – такого, что может быть ценно для меня...
Двойник кивнул. Они помолчали. «Пора», -- сказал наконец, второй. А может, первый. Кутузов встал перед зеркалом. Отражение клубилось туманом, потом там появился Двойник. Он двигался как против сильного ветра. Занял положение напротив Кутузова, застыл на мгновенье... И вдруг зеркало прояснилось, отразило комнату, незастеленную кровать с серым бельем, лампочку под потолком, свисавшую на проводе без абажура, Кутузова. Он еще на всякий случай подвигал руками, состроил пару гримас. Отражение послушно повторяло его движения.
Птица за окном, закончив, наконец, чертить свою дугу, отправилась восвояси, растворившись в синеве. Светило солнце.
В Замок Кутузов решил не возвращаться.