4 (Фрагмент)

Две девушки шли по тропинке к дому.
Мне было очень хорошо видно их из окна: сквозь призму развернутого, открытого стекла, сквозь треугольник тени от угла выдающейся вперед пристройки, сквозь блики солнца в листве ближайшей яблони – их, приближающихся неторопливо посреди солнечного полдня, собирающих капли не успевшего высохнуть дождя на траве подолами длинных юбок. Они улыбались и разговаривали.
Марта шла впереди, в руке у нее была маленькая корзинка. Ольга, за ней, то и дело нагибалась, чтобы прибавить тонкий синий или желтый цветок к букету. Что-то было в ее движениях, что-то такое нарочитое, но в то же время невыразимо прекрасное. Она склоняла корпус, слишком, может быть, резко, отводя в стороны руки, как будто чтобы сохранить равновесие, которого она вовсе не теряла, при этом как бы пугаясь этой своей резкости, но в то же время наслаждаясь каждым движением, радуясь ему. Откуда это, что это такое? Слово приходило на язык, минуя стадию мысли, было высказано словно иным образом, чем подразумевается в словах – женственность, бесстыдная и в то же время трогательная.
Что это было? Она играла, да, безусловно, играла, сама, быть может, того не осознавая, просто вкладывая в эти движения свое самоощущение целиком, как есть. Демонстрация слабости, незащищенности, мягкая неадекватность координации движений – лишь чуть-чуть, слегка, легкая уступка – и величайшая победа слитности образа, владения им, квинтессенция воздействия на возможного зрителя, а если его не окажется – что ж, наслаждение властью, которую эти движения все равно имеют. Ну, а действительно, станут ли ее движения угловатыми и деловыми, практичными и неженственными, если она будет ощущать себя одна, вне возможного наблюдения? Нет, если только она сама не захочет казаться – не будет чувствовать себя – усталой, не заставит исчезнуть свое состояние молодости. А значит, зритель тут ни при чем, это воздействие без направленности, величайшая из целесообразностей, поскольку аппеллирует сама к себе. Как все-таки удивительно устроен разум, который пытается объяснить, вербализовать происходящее! Понятия силы и слабости, их взаимопроникновение обязательно содержат в себе скрытый парадокс, в то время как в самом явлении, в объекте описания этого парадокса нет, нет в нем антагонистических стремлений, все слитно неразделимо. Да полно, есть ли тут вообще стремления? Есть ли эта демонстрация? Скорее всего, то, что я вижу, есть всего лишь отражение ощущения соответствия себя и мира, гармонии, непрерывного продолжения внутреннего мира на внешний – или наоборот, в данном случае это одно и то же, то глубинное, детское осознание себя, которое еще – или уже – без разделений, без поисков этой гармонии, где-то до ее утраты.
Ольга. Ребенок? Да, наверно. Почему же тогда, в чем она и Марта – разные? Сказать, что если Ольга женственна, то Марта – нет, нельзя, это неправда. То, что приходит мне в голову, когда я наблюдаю за Ольгиными движениями, следовательно, не есть для меня моя трактовка этого понятия, это всего лишь его проявление, одно из возможных. Вот Марта смеется, честно, открыто, оборачивается, смеясь, на что-то указывает рукой, она тоже вся здесь, в игре, ей тоже нравится быть собой, здесь, сейчас, она тоже неосознанно молода и сильна. Но – как будто с другой стороны. Ее постановка себя скорее кажется проявлением способности инвертировать мир изнутри вовне, свернуть его, заменить внешнее – внутренним, действие – созерцанием. Именно таково ее спокойствие: оно не всеобъемлюще, но способно включить в себя почти все. И это тоже красиво и притягательно, и тоже гармонично, не лучше и не хуже, просто по-другому.
Смех девушек слышался уже откуда-то из недоступной моему окну близи. Тропинка опустела, но не осиротела, а скорее вернулась к своей нейтральности. Хлопнула дверь, задрожало стекло. Мне захотелось покинуть комнату, что-то сменить в окружающем, чем-то дополнить, продлить свои размышления. Я не нашел ничего лучшего, как выйти на кухню.
Марта уже наливала воду в вазу, через мгновенье к ней присоединилась Ольга, уже успевшая вернуться из своей комнаты. Я поздоровался.
--Я видел вас в окно. Хорошо на улице?
Ответа я не ждал, мне улыбнулись. Ольга сказала:
--Я сейчас, -- и унеслась к себе. Кивнув Доктору, что-то читавшему возле тарелки с супом, я прошел к плите и зажег огонь под чайником.
Марта посмотрела на меня и еще раз улыбнулась:
--Ей кто-то очень славное колечко подарил, она похвастаться хочет.